«Я воевал за Родину»

   В конце прошлого года Александру Поликарповичу исполнилось 90 лет. В районе, где средняя продолжительность жизни немногим превышает цифру 60, этот возраст кажется необычайным долголетием, почти предельной старостью. Однако наш ветеран не соответствует образу ветхого старца. Его часто можно увидеть на улицах поселка. В любую погоду Александр Поликарпович аккуратно одет, гладко выбрит, выглядит энергичным. Палкой пользуется лишь в гололед. А умом и памятью он крепок настолько, что любому мог бы послужить примером здравомыслия.

   Александр Поликарпович проживает один, в поселке у него не осталось близких родственников. Я знала об этом, когда шла брать интервью, тем не менее, удивилась, войдя в чистую, ухоженную квартиру. Хозяин кивает: «Живу так уже 26 лет. С домашним хозяйством справляюсь. Все устраивает».

    О своей жизни, военной службе и работе один из последних ветеранов ВОВ в нашем районе рассказывает охотно, в подробностях. Изложим его повествование от первого лица.

 С ОБОРОННОГО ЗАВОДА – НА ФРОНТ    

    Я родился в Курской области. Отец и мать мои трудились в колхозе. Жизнь была тяжелой. При Сталине колхозники чувствовали себя крепостными крестьянами – вкалывали до упаду, а жили бедно и прав никаких не имели. Потому в марте 41-го года я семнадцатилетним парнем завербовался на заработки в столицу.

  Вместе с другом поехали в северную часть Подмосковья, в городок Монино. Там возводился аэродром для испытания новых типов самолетов. Меня взяли учеником строителя за 90 рублей в месяц. Мы строили дома для летчиков и обслуги аэродрома. Объект был засекреченным, входили туда по пропускам, через строгую охрану.

   Жили в большой брезентовой палатке. Посередине стояла печка. Ее дровами натопишь – рядом дышать нечем от жары. А по бокам койки стоят, и на них народ от холода зубами клацает. Но кормили неплохо. И хлеб тогда пекли очень хороший, ведь в то время пшеницу удобряли навозом. Промышленность наша еще не выпускала химических удобрений, земля не была истощена. Да и зерно от птиц и грызунов не протравляли.

   Ну вот, помимо столовской еды покупал я батон за 90 копеек и жирную селедку. По вечерам чаевничал.

   Там и работал, когда началась война, и я впервые увидел на улицах аэростаты заграждения. По дорогам в Москву шли грузовые машины, и к ним тросами прикреплено было по два больших продолговатых воздушных шара.

   А потом немецкие самолеты начали бомбить столицу. Вражеская разведка работала хорошо. Они знали, где у нас находятся важные объекты, уязвимые места. И однажды наш засекреченный аэродром тоже подвергся нападению с воздуха.

   После этого стройка прекратилась. А дальше и магазины все закрылись, с едой стало совсем туго. Нас перебросили в Мытищи. Это тоже Подмосковье, 18 км от столицы. Там находился вагоноремонтный завод, но его срочно переконструировали в танковый. Меня взяли учеником формовать траки для боевых машин.

   За три месяца обучения на формовщика я ни разу не допустил брака, и меня забронировали как специалиста до 1945 года.

   Порядки на оборонном производстве были строгие. На завод мы проходили через подземелье. Пропуск менялся каждые две недели. Объект охранялся зенитными батареями. Я работал в литейном цеху, коллектив которого насчитывал порядка 500 человек. Труд тяжелый – по 12 часов в сутки, без выходных. В здании стояла большая электропечь, где плавилась сталь. Туда опускали графитовые электроды. Через четыре часа металл делался как сметана. И этой массой заполняли формы, отливали траки, башни и другие детали для танков. Затем это все направлялось в сборочный цех. С Урала, из разных городов Сибири приходили моторы, аккумуляторы. Так собирались знаменитые Т-34. Обкатка проводилась на территории завода. А далее машины накрывали брезентом и посылали на фронт. Выпускал наш завод до 30 танков в сутки.

   В ту пору западная часть России была занята немцами. Оккупировали они в числе прочих и Курскую область, где оставались мои родители. Враг уже начал подходить к Москве.

   В моем военном билете и в паспорте был вклеен зеленый листок с надписью «Забронирован». Однако я все же ходил в военкомат и просился на фронт – чем умирать от истощения в тылу, лучше уж в бою погибнуть. Меня отговаривали: «Вы тоже как на передовой – оружие куете. А если всех вас отпустить, чем тогда сражаться?».

    И мой мастер, потерявший на финской войне руку, убеждал меня остаться. Он говорил: «Сынок, куда ты пойдешь? Ты даже не представляешь себе, что такое война, не знаешь, что там творится».

   Но я твердо решил пойти на фронт и своего все-таки добился. Случилось это уже в 1943 году. Под городом Брянск меня зачислили на курсы пулеметчиков. За хорошую учебу я получил знак «Отличный пулеметчик» и после этого был направлен в Харьков. Там шли тяжелые бои.

    Мать сначала беспокоили, когда разыскивали меня за побег с завода. Потом разобрались, назначили пособие за то, что ее сын воюет. А начальник штаба еще и наказал мне: «Пиши, Винокуров, чаще письма матери. Она ведь переживает!».

 НА ВОЙНЕ

   Младшим сержантом я попал в Литву, в город Вильнюс. Сначала – в запасной полк. Забрали у меня сапоги, вместо них вручили ботинки и полтора метра обмотки.

    Отношение местных к нам, советским солдатам, я бы назвал довольно-таки прохладным. В 40-м году, после вхождения прибалтийских стран в состав СССР, Литве, Латвии и Эстонии навязали принудительную коллективизацию аграрного сектора. При этом не учитывались особенности этих государств: промышленности там почти никакой не имелось, зато сельское хозяйство было хорошо развитым, крепко стоящим на ногах. Самые небогатые фермеры имели по десятку коров, по несколько лошадей. И это, не считая всякой прочей живности. Трудолюбивый, работящий народ эти литовцы. Но коллективизация разрушила их привычный образ жизни, люди враз обнищали. Когда мы находились в Литве, старались не говорить о колхозах, чтобы не злить понапрасну местных.

    В Литве я и получил боевые награды. Хорошо помню свое первое наступление. Это случилось под небольшим городишкой Тукумсом.

   Станковый пулемет, который за мной числился, был грозным оружием весом в 70 кг. Плюс к этому надо было таскать еще восьмикилограммовый щит и коробки с патронами. Таких пулеметов на роту приходилось шесть штук. Для обслуживания каждого изначально назначалось по семь человек: первый номер, второй, подносчики и командир расчета. Но в последнее время обходились и тремя, причем я исполнял обязанности и командира, и первого номера. А второй номер обязан следить, чтобы не заедала подача патронов в ствол.

   Вообще, хочу сказать, что на войне одно из самых уязвимых мест – у пулемета. Каждый вражеский солдат старается тебя уничтожить. Но у меня по молодости было очень острое зрение – даже в темноте хорошо различал предметы. Это не раз выручало.  

   Вот за первое наступление мне и дали орден Славы третьей степени.

   Как это было? Недалеко от нас разорвался фугасный снаряд, мои напарники упали. Я подполз к ним, перевернул – крови нет. Их не покалечило, но оглушило. Говорить не могут, ничего не поймут. Только мычат. Из своего расчета я остался один. Лопату потерял, ногти изломал, когда копал гнездо для пулемета. А уже темно. Если вражеской разведке попадешься, что сможешь один сделать? За языка утащат, плохо придется. Надо было искать подмогу.

    Тут слышу: «Виноку-ур!». А это капитан роты связистов меня зовет. Связного у него ранило, позвал меня к себе. Вдвоем пошли на передовую, где вместе с остальными отбили две контратаки противника.

    Две медали «За отвагу» мне дали за форсирование рек. По заданию я прикрывал работу саперов, которые наводили мосты. В один из таких дней был контужен.

    А 7 апреля 1945 года меня серьезно ранило в плечо. Потерял много крови, пришлось вливать 600 грамм. Когда очнулся в медсанбате, женщина-хирург сказала, что во мне теперь и ее кровь тоже. Она, бедная, оперировала сутки напролет и часто сама служила донором для своих пациентов.

    Месяц пролежал в Риге, а потом санитарным эшелоном нас, тяжелораненых, отправили в Россию. Ехали в плацкартных вагонах, на двухъярусных полках – раненые в живот, с ампутированными руками-ногами. А на мне была гипсовая рубашка. И на подъезде к Ярославлю сестра вдруг закричала: «Сейчас будет выступать товарищ Сталин!». Так мы узнали о Победе. Что тут началось!.. Люди бросились обниматься, поздравлять друг друга. Кто-то из крепких мужчин так обхватил меня, что гипс лопнул.

 ЖИЗНЬ ПОСЛЕ ПОБЕДЫ

   После демобилизации в октябре 1945-го приехал домой. А там – голод и разруха. Отец умер еще в 1944 году. До сих пор не понимаю, как выжила мама. Впрочем, в тех местах живут дружно. Последним друг с другом делятся.

   Тогда я отправился на заработки в Комсомольск-на-Амуре, где ситуация оказалась не лучше. Пройдешь по магазинам города, а там стоят только бочки со старой соленой черемшой, несвежая японская селедка, мешки с рисовой соломой да икра сушеная – соленая и такая твердая, что ни один зверь не перекусит. Японцев пленных там было полным-полно. Вот оттуда в 1947-м я и завербовался на Сахалин.

    Сразу по прибытии на остров устроился в нефтяную отрасль. Сначала жил в Охе, в 52-м году переехал в Катангли. Первое время трудился в строительных организациях, а потом стал работать в бурении монтажником буровых вышек. Скоро стал бригадиром. На вертолетах, самолетах, машинах объездил весь север Сахалина. Нефтяники осваивали новые площади, выполняли разведывательное бурение. Первыми работали геологи. Если они обнаруживали признаки нефти или газа, в дело ступали мы. Вал, Пильтун, Рыбновское побережье, Колендо… Где только не были. На Монгах первую буровую мы строили, и на Мирзоево тоже.

    Работа в тайге сложная, опасная, но мне нравилось. Трудились по полмесяца. Самое малое − десять дней. Бывало, в непогоду по нескольку суток оставались в тайге без продуктов. Но все благополучно переносили. И авторитетом я пользовался. Бригада у меня была хорошая, дружная. Буровые строили качественно, без единой аварии. И ни одной серьезной травмы у нас на производстве не случалось − я берег людей. Любил их, они меня любили. Заработную плату же получали всегда достойную.  

    Вот так приехал я на Сахалин на заработки, а остался на всю жизнь. Стал он мне вторым домом, хоть и не всегда здесь бывало легко. К примеру, помню, как в 1953-м году на острове объявили амнистию. На территории от Охи и до Катангли стояло много лагерей. Выпущенных заключенных вроде бы привлекли к полезному труду – строительству железной узкоколейной дороги. Тем не менее, уровень преступности тогда резко повысился...

     На работе меня не раз звали вступить в коммунистическую партию, но я отказывался. Всегда старался держаться подальше от политики. В 90-х, когда Советский Союз развалился, меня не раз спрашивали: «За что ты воевал, за какую страну? Разве ты стал лучше жить». Одна дамочка из райисполкома пыталась поддеть: «Ты за Сталина кричал в свое время, махал руками?». А я ни за кого никогда не кричал. Я воевал за Родину, за родных, за свой дом. И каждый человек в Великую Отечественную сражался за то же самое.

    С 88-го года, как вышел на пенсию, живу в Ногликах. Есть сын, взрослые внуки, правнуки. Все они давно на материке. Сын навещает меня ежегодно, каждую неделю звонит. Внучка хотела забрать к себе. Я отказался. Мне и так неплохо живется.

ДВИЖЕНИЕ – ЖИЗНЬ

   …Когда я предлагаю Александру Поликарповичу сфотографироваться, он достает пиджак с орденом и двумя медалями: «Ношу только эти. Они настоящие, боевые».

   Прошу его показать мне остальные. В ответ ветеран вынимает из шкафа немаленькую коробку, доверху полную всяких наградных знаков. Среди них – благодарность от Верховного главнокомандующего Сталина, медаль «За победу над Германией», множество юбилейных. «Вот самая последняя, посвященная 70-летию Победы, мне ее мэр Сергей Балакан совсем недавно вручил», − объясняет Александр Поликарпович.

   Других наград не меньше. Александр Винокуров – почетный нефтяник. В течение трудового пути его не раз отмечали знаками «За долголетний добросовестный труд», «Победителю соцсоревнования», «Ударнику социалистического труда», «К столетию нефтяной и газовой промышленности», «Ударник пятилетки» и т.д. Сколько было разных грамот, Александр Поликарпович точно не вспомнит – их море. В том числе, благодарственные письма от первого секретаря Сахалинского областного комитета КПСС Павла Леонова.

   Напоследок спрашиваю у своего собеседника, в чем заключается секрет его долголетия. Как оказалось, ничего сверхъестественного в том нет. Надо просто любить жизнь, не терять интереса к тому, что происходит вокруг. Читать книги и газеты. И главное – нужно как можно больше двигаться.   

   «Я каждый день хожу в магазин, сам себе готовлю и делаю все по дому, − делится Александр Поликарпович. − Посуда у меня всегда чистая. Ко мне приходили недавно социальные работники, предлагали купить стиральную машину. А мне она не нужна, я стираю и выжимаю белье руками. Пылесосом пользуюсь редко. Купил жесткую щетку и чищу ею ковер почти каждый день. А если бы этого не делал, рук не мог бы поднять. Как-то раненое на войне плечо перестало действовать. Так я соорудил себе железную палку, весом больше килограмма. Стал с нею ходить – рука потихоньку разработалась».

    Время за беседой проходит незаметно. Случайно бросив взгляд на часы, ветеран предупреждает, что ему пора идти. Быстро собирается, и мы выходим на улицу. Один из последних участников Великой Отечественной войны бодрой походкой идет вниз по ул. Советской.

   Если и есть среди нас настоящие герои, люди, на которых хотелось бы равняться, то одним из них, безусловно, является Александр Поликарпович Винокуров – доблестный воин и честный труженик. Настоящий человек.

Зоя СЛЕЖАКОВА

«Знамя труда», 16 апреля 2015 года